«Мне на супервизию точно не надо!»
Что останавливает практикующих психологов от супервизии? Почему многие до сих пор считают, что она не нужна? Когда нужно срочно бежать к супервизору? Эти и другие вопросы мы обсудили с Юрием Боденко.
Юрий Боденко — психолог, гештальт-терапевт, преподаватель программ дополнительного образования МИП, INSTITUTO DI GESTALT ITALY, супервизор, коуч. 18 лет в психологии.
Яна: Как обстоят дела с понятием «супервизия» в Российском психологическом сообществе?
Юрий Боденко: В международном сообществе супервизия является обязательным элементом сертификации психотерапевтов, консультантов, коучей. Когда мы учимся в ВУЗе, у нас нет предмета супервизии, он не входит в программу первого образования. Но такое образование не даёт права заниматься тем, что создаёт изменения: мы можем только консультировать, что-то предполагать и рекомендовать. А для того, чтобы создавать изменения, нужно ещё учиться после диплома. И как раз в этих постдипломных программах предусмотрены часы супервизии. В международных программах это 250 часов. В России во времена Советского союза линия терапии была прервана, она была под запретом, заниматься терапией и даже думать про неё было нельзя. А когда снова стало можно, мы утратили традицию и глубинную связь с этой областью, и поэтому для многих психологов, которые занимаются созданием изменений с клиентами, супервизия до сих пор бывает приятной опцией, которую можно использовать, а можно и не использовать. А это неправильное представление.
Яна: Почему супервизия так важна? Можно ли обойтись без неё?
Ю.Б.: Супервизия — это в целом не вопрос нашего выбора: хочется мне этим заниматься или нет, потому что я и так прекрасен, могу консультировать и терапевтировать. Как люди, создающие изменения с клиентами, мы знаем, что должны иметь опыт личной терапии, ведь мы работаем «собой» — собственной личностью, и наша личность должна быть достаточно осознанной. А получить осознание своих сильных способностей, и тех, которые ещё нужно развивать, мы можем не сами с собой (потому что слепые зоны так не открываются), а именно в контакте с другим профессионалом. Но не все наши слепые зоны поднимаются в рамках личной терапии. И часто бывает, что клиент, приходя к нам, затрагивает и поднимет то, что мы, скорее всего, в личной терапии не затронули бы. То есть то, с чем мы научились жить, к чему прекрасно адаптировались и для нас это «окей», нам туда, может, и не надо, всё хорошо. Но клиент приходит и поднимает в нас этот «пласт», и мы становимся неэффективны для клиента. Хотя поразительным образом, обычно в этот самый момент нам кажется, что мы точно знаем, что делать.
Приведу пример: терапевт с нарциссической организацией характера, который очень хорошо, рационально мыслит, прекрасно рассуждает, много знает, но при этом старается не показывать свои эмоции, не любит состояние уязвимости, зависимости, нуждаемости. Он достаточно сильный, амбициозный, уверенный в себе человек, вполне адаптированный к жизни, в целом у него всё хорошо. Но приходит клиент тоже с нарциссическим вектором. И этот вектор в клиенте — исходя из тех реалий, в которых находится человек и тех сложностей, с которыми он сталкивается, нуждается в большей проработке и большем контакте. А консультанту кажется в этот момент, что клиенту просто нужно быть более сильным, взять опору на себя. И он совершенно бессознательно, исходя из своего чувства, что так правильно жить, начинает помогать клиенту, давать ему какие-то упражнения, подсказывать что-то и таким образом подводить клиента к ещё более нарциссической адаптации в контактах с другими людьми.
А для клиента с другой организацией характера и другими реалиями и потребностями, эта адаптация оказывается ещё более травмирующей и болезненной. Если совсем просто: клиент приходит на консультацию на грани истерики, но пока как-то держится, а консультант говорит: «Так, ну ничего страшного, сейчас мы со всем справимся, давай подумаем, какие у тебя в будущем шаги, куда мы будем стремиться, какие у тебя цели. Хочешь снизить переживания?» Клиент говорит: «Да, наверное, хочу», и консультант помогает ему это сделать. На самом деле для клиента это не самый полезный формат: человек подавляет переживания и от этого начинает страдать ещё больше. А консультант старается избежать острых эмоций у клиента, потому что сам избегает своих болезненных переживаний, в которых может оказаться уязвимым. И бессознательно стремится защитить клиента от этой уязвимости, потому что он сам, в силу своей нарциссической организации, этой уязвимости боится. И эти бессознательные цели и стремления — избежать чего-то с клиентом, якобы позаботиться о нём, исходя из своих внутренних установок, тоже как правило неосознанных, и есть важное основание для обращения за супервизией. Потому что в жизни мы можем быть успешными и адаптивными, но в работе с клиентом нам нужно быть ещё шире, ещё больше чувствовать и понимать себя.
Яна: Чем отличается супервизия начинающих психологов?
Ю.Б.: У нас в России супервизия часто ассоциируется с оценкой: я приду, меня послушают или на мою работу посмотрят, оценят, а потом скажут: что было сделано хорошо, а что можно изменить и улучшить. Ну или покритикуют и поругают за что-то. Такой формат оценочной супервизии существует для того, чтобы проверить и исправить действия консультанта в рамках какого-то конкретного подхода или сертификационного курса. Есть алгоритм, которому консультант должен строго следовать, мы этому обучаем и за это даём ему сертификат. И тогда в супервизии нам надо его оценивать и говорить, где правильно где неправильно.
Но в целом супервизия уже давно ушла в другую плоскость. Мы понимаем, что в принципе нет правильного ответа, и метод, какой бы он ни был — коучинговый или психотерапия, на самом деле является лишь одним из вариантов, одной из опций. И мы приходим в другое поле супервизии — в поле исследования, когда мы не оцениваем, а вместе с консультантом исследуем основание для выбора той или иной интервенции. Насколько это было осознанно или это было продиктовано теми самыми бессознательными мотивами, когда консультант, скорее, импульсивно и рефлекторно предложил какой-то вариант, а другой вариант заранее сознательно отверг (например, встречи с сильными волнующими эмоциями). Что за этим стояло, и как консультант чувствует свою свободу: пойти в одну или другую сторону. Это совместное с супервизором исследование необходимо для того, чтобы расширить горизонт представлений консультанта о себе, клиенте и нашей профессии, и сделать свою работу ещё интереснее.
Яна: А есть ли какие-то звоночки, показывающие, что нужно срочно бежать на супервизию?
Ю.Б: Это забавно и парадоксально, но первый звоночек — это такое внутреннее ощущение, что «мне сейчас на супервизию точно не надо». Как правило эта уверенность рождается из нарциссического вектора. Мы избегаем супервизию, когда боимся оценки, уязвимости, стыда, боимся, что нам скажут, что мы не самые лучшие специалисты и укажут на наши слабые места. И такое внутреннее сопротивление супервизии часто прикрывается фразой: «Нет, я абсолютно точно работаю шикарно, мне супервизия не нужна, я-то в отличие от других всё понимаю». Я 18 лет в консультировании и до сих пор с каждым клиентом есть то, что я ещё не осознаю. Всегда что-то остаётся за кадром, и иногда это «окей», а иногда важно всё-таки обратить на это внимание.
Второй звоночек на супервизию — это обратное ощущение: «Оооо ужас! Что-то я ничего не понимаю». Это больше запрос на поддержку. Здесь от супервизии часто останавливает страх оценки или вторжения в интимное пространство.
И третий момент — ситуация, когда вы сталкиваетесь с новым форматом работы. Если вы всегда работали краткосрочно 3−5-10 сессий, и вдруг решили с клиентом пойти дальше, здесь тоже важно брать супервизию. Потому что мы знаем, что примерно после 10 сессии динамика отношений начинает меняться, и на неё сильнее влияют бессознательные процессы, такие как перенос-контрперенос. Это то, что, как правило, в краткосрочной терапии мы не учитываем.
Яна: Вы 18 лет консультируете, как часто ходите на супервизию?
Ю.Б.: У меня есть групповая супервизия 2 раза в месяц и индивидуальная один-два раза в месяц. Сейчас мой супервизор Джанни Франчесетти, экс-президент европейской ассоциации гештальт-терапии. Очень интересно брать супервизию у человека из другого контекста, другой культуры, потому что он может увидеть то, что для нас привычно и что мы не замечаем. А это может быть важно. И ещё у меня есть интервизия с коллегами. Интервизия от супервизии отличается тем, что в интервизии мы все на равных, а в супервизии есть главный: тот, кто старше, дольше в профессии.
Яна: А что такое травма супервизии?
Ю.Б.: Когда во время супервизии супервизант (тот, кто обращается за супервизией) получает собственную психологическую травму. И это как правило очень болезненная и сложная ситуация. Такое происходит, если, например, супервизор резко критикует психолога, обесценивает его работу, или даже унижает его (такое тоже бывает), и пытается проконкурировать с ним. И все эти случаи, к сожалению, создают дурную славу супервизии. После подобной консультации человек думает: «Да ну нет, я лучше спокойно буду жить и работать как могу, а туда больше не пойду». Травма супервизии часто происходит в структурированных обучениях, особенно недорогих, когда берут начинающих супервизоров, которые оказываются в позиции, где у них есть власть и статус, где к ним обязаны ходить, и, более того, где от их слов будет зависеть аттестация супервизанта. Они чувствуют свою власть и свободу, и могут начать ей злоупотреблять: могут позволить себе какие-то резкие оценивающие высказывания, позволить себе конкурировать с начинающим психологом, и это, конечно, оставляет травму. Поэтому найти хорошего супервизора, это как найти своего терапевта.
Яна: Поделитесь, пожалуйста, рекомендациями, как собраться перед консультацией, подготовиться к ней?
Ю.Б.: Часто эти вопросы звучат именно у начинающих психологов. Первая рекомендация — это смирение. Смирение с тем, что будут случаи, когда с первого раза что-то не получится, и это нормально, так тоже бывает, все мы живые люди. Смирение как условный отказ от ожиданий, что сейчас я должен что-то такое невероятное сделать и обязательно в конце сессии клиент полностью решит свой запрос и будет очень доволен. Даже негативный опыт может быть очень полезен как для нас, так и для клиента, важно помнить, что бывает по-разному, и мы это переживём. И перед сессией напоминать себе: посмотрим, как будет сейчас, поисследуем.
Вторая рекомендация — опереться на неспецифические факторы психотерапии. Базовая вещь — это контакт. В каждом направлении для клиента есть возможность рассказать о себе, о том, что с ним происходит. Если мы на эти факторы обопремся и представим, что в любом случае мы выслушаем клиента, будем с ним в этот момент и он будет не один, то клиент увидит, что в нём заинтересованы, на него смотрят и обращают внимание, то это уже будет полезно и терапевтично. Мы можем забыть какие-то техники, приёмы и особенности работы с каким-нибудь симптомом, можем забыть какой-то алгоритм, но всё равно мы будем людьми и будем рядом с другим человеком, будем слышать его. И это уже будет полезно.
Яна: А что делать между консультациями и после них, чтобы восстановиться?
Ю.Б.: Восстанавливаться важно. Здесь как в самолете: сначала надеваем маску на себя, потом — на ребёнка. В нашей профессии, очень важно следить за собой, и заботиться о себе, знать, что меня поддерживает и восстанавливает. Например, мне после дня консультаций нужно посидеть одному в тишине, ни с кем не общаться, не контактировать. У многих моих коллег такая же ситуация. А бывает и наоборот: важно поговорить, поделится тем, что с вами происходит с друзьями и коллегами.
Помогает восстанавливаться смена активности, и что ещё важно: нужно находится там, где вы не будете выполнять функцию человека, который активно думает, слушает, поддерживает и контенеирует. Одна моя коллега после дня консультаций стирает вещи руками, чтобы выпустить напряжение.
Яна: Хороший вариант) А что ещё?
Ю.Б.: Ещё очень важна практика благодарности, похвалы, поддержки, когда после консультации вы вспоминаете самые важные моменты сегодняшнего дня, что очень здорово получилось, за что вы себе благодарны, за что благодарны клиентам. Практика условно позитивного мышления, когда мы фокусируемся на успехах и достижениях.
Ещё, казалось бы, очевидная рекомендация, но не все её придерживаются: делать перерывы между консультациями. Небольшие интервалы, пусть даже в 10−15 минут, чтобы было время отдохнуть, переключиться, сделать то, что вас волнует: ответить на сообщения, ролик какой-то посмотреть, просто подышать у окна. Есть европейский стандарт работы психолога — не более 20 часов в неделю. Этот стандарт был разработан для профилактики профессионального выгорания. У меня был период, когда я принимал 11 клиентов в день, это сложно, но в какой-то момент и к этому привыкаешь. Здесь я бы рекомендовал постепенное плавное увеличение времени работы. Не стоит разом брать много клиентов, нужно это делать постепенно, чтобы мозг успевал адаптироваться к разным видам нагрузки.
Ещё усталость и выгорание после дня работы с клиентами могут быть связаны с тем, что мы какие-то события не проживаем до конца, а оставляем часть эмоций где-то там далеко в коморке. У нас работают защитные механизмы, и это нормально для нас и совершенно адаптивно. А клиент своим рассказом может поднять в нас эти глубинные переживания, но в этот момент мы не можем позволить себе до конца погрузиться в них и вынуждены сохранять спокойствие, даже если чувствуем, что что-то поднимается внутри. И часто после таких сессий мы можем ощущать себя усталыми, разбитыми, встревоженными. Эти переживания требуют проработки в личной терапии. А подавление и сдерживание — это скорее вопрос для супервизии, потому что иногда мы что-то подавляем уместно, а иногда это что-то было бы здорово выпустить и показать рядом с клиентом. Это может быть очень полезно. И вот этот выбор (что показать, а что нет) требует большей осознанности, теоретической подготовки и ответственности, которую можно разделить вместе с коллегами.
Яна: А может ли психолог ходить к одному специалисту и на личную терапию и на супервизию?
Ю.Б.: По всем стандартам и нормам — не может. Смешение контекста личной терапии и супервизии не полезно для терапии, потому что мы приносим клиента вместо себя. И для супервизии это не очень хорошо, так как для супервизора контекст личной терапии накладывает некоторые ограничения. Представим себе ситуацию, в которой супервизор выполняет оценивающую функцию, и клиент сталкивается с ситуацией, когда его терапевт, который должен поддерживать, вдруг начинает оценивать и критиковать, это травмирует.
Конечно, человек, который является клиентом и супервизантом, понимает, что это разные контексты, и он понимает, в какой роли в данный момент специалист напротив него. И это прекрасно, что он такой осознанный, но в то же время получается довольно печальная вещь. Допустим, в терапии начинают открываться более фундаментальные процессы. И для работы с ними, для того, чтобы они открылись, важно то, что мы называем регрессией. И вот наш проработанный клиент и супервизант не может позволить себе регрессию, он вынужден оставаться во взрослой позиции, и он лишается возможности погружаться на более глубинные слои. Создаётся иллюзия того, что мы можем регрессировать, входить в бессознательные глубинные слои, нуждаться в поддержке, переживать, что терапевт о нас подумает, и одновременно быть такими независимыми, устойчивыми и адекватно воспринимать критику. Либо будет регрессия и возможность глубинной работы, либо будет взрослая и сильная позиция. Понятно, что раньше было по-всякому, но любой этический кодекс это ни какая-то придумка, это результат страдания, собственных сложностей и травм. Кодексы были написаны по принципу: «ой зачем же мы так делали, потом было очень плохо, давайте в кодексе запишем, чтобы больше никто так не делал». Иногда мы видим только кодекс и думаем, какие странные ограничения, я точно их обойду, у меня точно всё будет в порядке. Но мы не всегда знаем историю, которая стоит за тем или иным правилом. Я в начале обучения тоже там был, причём и как клиент и супервизант, и как терапевт и супервизор, и точно вам говорю: международное сообщество не зря придумало кодекс и договорилось разделять эти два процесса. И ещё всегда важно помнить, что на нас лежит ответственность перед клиентом за нашу чистоту, за профилактику и супервизию нашей работы. Важно, чтобы мы варились не в своём соку, а были частью сообщества.